i=471
2481 - 2482 - 2483 - 2484 - 2485 - 2486 - 2487 - 2488 - 2489 - 2490 - 2491 - 2492 - 2493 - 2494 - 2495 - 2496 - 2497 - 2498 - 2499 - 2500 - 2501 - 2502 - 2503 - 2504 - 2505 - 2506 - 2507 - 2508 - 2509 - 2510 - 2511 - 2512 - 2513 - 2514 - 2515 - 2516 - 2517 - 2518 - 2519 - 2520 - 2521 - 2522 - 2523 - 2524 - 2525 - 2526 - 2527 - 2528 - 2529 - 2530 - 2531 - 2532 - 2533 - 2534 - 2535 - 2536 - 2537 - 2538 - 2539 - 2540 - 2541 - 2542 - 2543 - 2544 - 2545 - 2546 - 2547 - 2548 - 2549 - 2550 - 2551 - 2552 - 2553 - 2554 - 2555 - 2556 - 2557 - 2558 - 2559 - 2560 - 2561 - 2562 - 2563 - 2564 - 2565 - 2566 - 2567 - 2568 - 2569 - 2570 - 2571 - 2572 - 2573 - 2574 - 2575 - 2576 - 2577 - 2578 - 2579 - 2580 - 2581 - 2582 - 2583 - 2584 - 2585 - 2586 - 2587 - 2588 - 2589 - 2590 - 2591 - 2592 - 2593 - 2594 - 2595 - 2596 - 2597 - 2598 - 2599 - 2600 - 2601 - 2602 - 2603 - 2604 - 2605 - 2606 - 2607 - 2608 - 2609 - 2610 - 2611 - 2612 - 2613 - 2614 - 2615 - 2616 - 2617 - 2618 - 2619 - 2620 - 2621 - 2622 - 2623 - 2624 - 2625 - 2626 - 2627 - 2628 - 2629 - 2630
Албанка Лорна уехала в Бельгию и вышла там фиктивно замуж за Клоди, чтобы получить гражданство. Теперь она может взять кредит в банке и открыть закусочную с летней террасой в складчину со своим возлюбленным Соколом, который постоянно ездит то в Италию, то в Германию, зарабатывая деньги высокооплачиваемым, но вредным для здоровья трудом. Светлое будущее парочки берется организовать местный гангстер. Он должен помочь наркоману Клоди умереть от передозировки, выдать вдову Лорну еще раз фиктивно замуж (кстати, за русского по имени Андрей), взять себе процент, а остальное отдать албанке. Все шло по плану, пока вдруг что–то не сломалось в железной целеустремленной Лорне...


Почерк Дарденнов, как всегда, узнаваемый. Повествование, максимально приближенное к документальному. Дрожащая камера чуть ли не «клеится» к затылку героя, следует за ним по пятам, застывает, превращая зрителя в свидетеля самого обыденного, которое в любое мгновение имеет все шансы на то, чтобы стать предельно интимным или, наоборот, обобщенным. В «Молчании Лорны» нет музыки, монтаж предельно аскетичный, избегающий любого намека на возможность метафоры, любой многозначной «красивости» — все, кажется, работает только на то, чтобы просто рассказывать историю. У Дарденнов сюжет сливается с фабулой. К тому же он типичен настолько, что напоминает то обрывок газетной заметки, то притчу. «Молчание Лорны», наверное, их самый насыщенный действием и всяческими перипетиями фильм — чтобы «пересказать» Дарденнов, обычно хватает двух предложений.


Герои «Молчания Лорны» долгое время практически неразличимы на фоне окружающего их пространства — обезличенной пластиковой мебели больниц и вокзалов, голых стен типовой квартирки, чистых одинаковых улиц с заклеенными бумагой витринами. Какой–то глубинный, тектонический сдвиг в душе Лорны делает иным не только ее саму, но и окружающих. Чтобы отобразить эти перемены, Дарденны используют махровые приемы психологизма, сегодня настолько непопулярные и немодные, что они выглядят чуть ли не шокирующими. Они напоминают, скорее, романы Золя, чем то, во что превратилось сегодня кино.


«Молчание Лорны» — фильм, лишенный всякой двусмысленности, предельно реалистический и отнюдь не обделенный морализаторским пафосом. Причем последнее воспринимается не как вызывающее раздражение, а чем–то абсолютно естественным и единственно верным.


Социальное кино — сфера опасная. Одно неосторожное движение — и фильм выглядит агиткой, провокацией, превращается в раек и жонглирование трюизмами и избитыми формулами, которые призваны объяснять все, но на деле не значат уже ничего. Такое сплошь и рядом случается как с европейским кино (можно составлять реестры продукции про тяжкую жизнь эмигрантов, геев и домашних животных), так и с российским (от предельно официозного «12» до вроде как независимого «Россия 88»). Секрет Дарденнов, счастливо избегающих всех этих зловонных бездн, может, не в последнюю очередь в том, что их критика социального или же политического не ищет причины в самих этих сферах, а исследует совсем другое измерение. То, где функция (эмигрант, отец, сын и т.п.) приобретает статус индивидуальности, а действие становится поступком, который всегда либо грех, либо восхождение.

Комментарии: (0)   Рейтинг: