Хозяин мастерской на мой диктофон внимания не обращает. Говорит, смеется, смущенно смолкает, показывая новые и старые произведения, расхаживает по мастерской. Темы разговоров меняются, как картинки. Говорили об учителях и тут же об учениках. Толковали про Минск и Варшаву, Китай и Барселону, про мастеров модных и позабытых. Про брэнды и место искусства в современной жизни. Володя вспоминает друзей–художников и тут же рассказывает об одном итальянском коллекционере, который мечтал скупить все произведения социалистического реализма. Но когда увидел, сколько у нас этих картин, понял, что никаких денег на это дело у него не хватит... Мы обсудили с Товстиком Павла Филонова, Заира Азгура, Диего Веласкеса, Натана Воронова, Хаима Лившица, Рембрандта, Яцека Мальчевского и Николая Селещука... Содержательная получилась беседа...
«Неужели я такой старый? Мы жили в коммуналке, в доме, построенном немцами, напротив парка Челюскинцев. Это тогда был конец города. Воскресенье, солнечный день, а по радио говорят, что Сталин умер. Елки зеленые, мне четыре года, а я уже что–то соображаю...»
Картины Владимира Товстика состоят из воспоминаний. Даже его портреты сочинены из разных, иногда противоположных деталей. Комната и тут же небо. Цветы и снег. Минск и Венеция. Греческая колонна и рядом белорусский василек. Мало того что эти «детали» холста из разных стран, так они еще и из разных эпох... Но на полотнах Товстика все сосуществует: вещи, растения, птицы ведут диалог.
«Я коренной минчанин. И бабушка — минчанка. Мама в оккупацию в Минске была. Когда отец на ней женился, то ему все говорили, что он генералом не станет, ведь его жена была в оккупации. А он всех советчиков послал подальше да и женился на ней...»
Есть у художника картина 1984 года «В городском саду играет духовой оркестр...». Названием стала строчка из популярной послевоенной песни. Наверное, когда художник писал ее, то думал о родителях: о маме, об отце, о времени скрипучих портупей, о начищенных до зеркального блеска хромовых сапогах, о запахе одеколона «Шипр». Эта картина о крепдешиновых платьях, разлетающихся в вальсе на танцплощадке в парке Челюскинцев... О том, что хранит память ребенка, что для него свято и дорого... Картина о первой любви тех, кому Володя обязан своим появлением на свет.
«Помню бабушку свою, которая пешком в Вильню ходила... Это она мне рассказывала, как в тридцать девятом году везли через Минск из Несвижа в опломбированных вагонах всех Радзивиллов. Жила бабушка на улице рядом с вокзалом, а дед мой работал на Либаво–Роменской железной дороге... Там, в вагоне, был один из Радзивиллов — невероятно толстый мужчина, это бабушка запомнила. Он даже сам не вставал, а его носили... Это правда, я потом о нем читал. Самое интересное, что тот Радзивилл был очень добрым человеком...»
В 2005 году Владимир Товстик напишет парадный портрет Николая Радзивилла Сиротки. Напишет так, словно Сиротка сам позирует художнику в одном из залов своего Несвижского дворца. Будут на Радзивилле тускло поблескивать доспехи, а за спиной тяжело свисать бархатный занавес. Та картина очень похожа на старые полотна из знаменитой портретной галереи белорусских магнатов. Вот так бесхитростный рассказ бабушки всплывет, догонит художника и через много лет материализуется...
«Как–то в мае я пришел к бабушке на Пасху. Окно во двор открыто, а за окном жизнь: обувь починяет один калека (их после войны в Минске очень много было). Раньше тот сапожник был парторгом на железной дороге. И фамилия у него была Кардамон. В окно я увидел, как к нему подъехала черная легковая машина, вышли из нее важные дяди в костюмах и шляпах, может, поговорить с бывшим парторгом хотели... А тот калека начал бросать в них колодки сапожные и матом ругаться на весь двор. Бабушка рассказала потом, что этого сапожника в 37–м репрессировали».
Уверен, что не без помощи бабушки создавал художник и свой живописный цикл «Путешествие по прошедшему веку». «Модистка», «Приказчик», «Часовщик», «Офицер и дама», а за три года до этого, в 2004–м, был написан большой холст «Минск. Верхний рынок. Утро», «Минск. Губернский сад». Все эти картины о нашем городе и его жителях, о том, что можно увидеть только в кино да на старых, чудом уцелевших в семейных альбомах фотографиях. Помните, в таких картонных тисненых рамочках, с обязательным клеймом фотографа и адресом ателье.
«Видел, как избивали и молотили наши хлопцы взрослого дядьку. И кричали, что во время войны он здесь, в Минске, был полицаем и над людьми издевался... Припоминаю, как на площади огромный памятник Сталину стоял и как его валили и убирали. Мы с отцом и мамой на демонстрацию на площадь ходили».
Пару лет тому назад Владимиром Товстиком была написана картина, которую купили французы для музея Цивилизации Европы. Оказывается, что и там людей интересует тема борьбы со сталинизмом.
«Простое человеческое желание что–то изобразить никуда не уйдет. И с картинами суперсовременного концептуалиста в одном доме жить тяжело... С картинами Михаила Андреевича Савицкого тоже в одном доме не выдержишь. Советское искусство было рассчитано и существовало как агитационное и пропагандистское. А теперь люди хотят просто иметь дома у себя на стене картину. Она должна нравиться, душу согревать».
Если бы мне пришлось покупать работу Владимира Товстика, то я бы не долго раздумывал и колебался... Я давно сделал свой выбор. И та картина пока не продана. Она висит в мастерской. Сколько времени мы беседовали с Товстиком, столько я на нее и поглядывал. На ней написана дочка художника в зимней шубке, варежки на тесемке, шапочка с ушками. В левом нижнем углу большой серый заяц, и его темные глаза блестят так же, как глаза дочери художника. Почему эту картину, а не другую? Да потому что, наверное, в детстве все самое важное с нами и происходит... И еще я думаю, что именно этот холст художник и не продаст...
«Голубое основанье,
золотое острие...
Сердцем помню только детство:
все другое — не мое...» —
так написал Иван Бунин.
А может, потому что и у меня есть дочка, и у нее была шапка с такими же забавными ушками...
Когда я поступил в институт, хозяин мастерской повез наш курс на картошку. А было это осенью 1977 года. Значит, уже тогда Владимир Антонович Товстик преподавал. Даже не верится, что он больше чем тридцать лет учит студентов рисовать. Театрально–художественный институт поменял статус — стал академией художеств... А он ходит и учит студентов рисовать. Преподаватель, доцент, профессор, а сегодня заведующий кафедрой рисунка...
«Я столько лет преподаю, и если бы учил тому, во что сам не верю, то кем бы я тогда был? Я учу только тому, во что сам верю. А как по–другому? Да, я учитель рисования, а на живопись, хоть мне и предлагали, не иду. Вначале ведь надо нарисовать. И я абсолютно не испытываю комплексов, что я — самый обычный учитель рисования».
Комментарии:
(0)
Рейтинг: 
Пока комментариев нет